Жил себе кот на дереве. Это было старое мудрое дерево, оно росло на этой земле с незапамятных времен, и тех, кто видел его еще молодым гибким побегом давно уже и на свете не было. Вокруг все менялось: время текло и меняло окружающую жизнь, росли дети и строились города, прилетали и вновь улетали куда-то ближе к теплу птицы, поколения сменяли друг друга, молодые становились стариками и у ходили в землю… И так круг за кругом вертелась большая солнечная карусель – земля, все уходило и повторялось вновь, а дерево стояло себе на своем месте т безмолвно за всем и всеми наблюдало. Рядом со старым деревом, так близко, что раскидистые его ветви могли без труда дотянуться и постучаться в стекла , стоял дом. Дом думал , что он вечен, что он намного мудрее, сильнее, да и что там, старше дерева-соседа…Но это не важно. Дом как дом. Обычная городская многоэтажка, каких много в каждом городе. Так они и жили: дерево не обращало никакого внимания на дом, а дом делал вид, что не замечает присутствия дерева. А на дереве в старом заброшенном многоэтажном сорочьем гнезде жил кот. По правде говоря гнездо было заброшено скандальными птицами именно потому, что кот там жил, но кот предпочитал об этом не помнить, а сороки считали более безопасным об этом молчать. У кота не было имени, потому что у него было слишком много различных и непохожих друг на друга имен. У кота не было хозяина, потому что у него было много хозяев, таких же различных и непохожих друг на друга, как листья его дерева-дома весной. У кота не было возраста, потому что он давно уже перестал быть котоенком, но кости его еще не знали нытья старости. Он был просто кот, и больше никто. Дни кота начинались рано. Он просыпался всегда в одно и то же время, сначала потягиваясь сонно, разбрасывая свои пушистые рыжие лапы во все стороны, затем изгибался дугой, проводил длинным хвостом по хитрой кошачьей ухмылке… И только тогда открывался один янтарный глаз. Глаз щурился и снова открывался, только уже в компании с другим. Так кот просыпался, умывался наскоро одной лапой, прыгал на нужную ветку и, неспеша, шел к балкону на шестом этаже. Там уже началось утро. Прыгнув на балкон, кот осторожно открывал лапой форточку чуть пошире и, почти бесшумно, спускался на подоконник, обильно уставленный кактусами, и уже оттуда на пушистый зеленый ковер. На столе монотонно тикал будильник, показывая ярко-красную цифру шесть. Только коту было все равно, сколько времени и что это вообще такое. Все равно было и маленькому мальчику, что сидел в своей кроватке, зевал сладко спросоня и протирал маленькими кулачками заспанные глаза. Но вот кулачки разжались и на кота радостно уставились два больших голубых глаза. Кот мяукнул, мальчик мяукнул коту в ответ что-то на своем младенческом наречии и потянул из кроватки маленькую ладошку – поздороваться. Кот бесстрашно дал потягать себя за уши и хвост, дал глупым пальчикам ткнуть в глаз и нос, лизнул любопытную ладошку и, еще раз мявкнув на прощание, снова прыгнул в форточку. Из комнаты тут же раздался обиженный рев. Кот еще пол минуты посидел на балконе, через стекло наблюдая , как, чуть покачиваясь и, как всегда, чуть постояв в дверном проеме, держась за косяк и борясь с головокружением, в комнату входит Димасикина мама, как она достает сына из кроватки, как успокаивает. Мальчик тут же забывает об убежавшей «кисе». Вот и хорошо, у него еще много других важных детских дел, нужно забраться в каждый угол, попробовать все на вкус, разобрать пару-тройку интересных и непонятных вещей, а главное, ему надо расти. Кот прыгает с балкона на дерево и все так же по веткам и веточкам перебирается к следующему окну, где тоже уже настал новый день. Кот прыгает в, всегда приоткрытую специально для него , форточку. На маленькой и бедной, но всегда чистой кухне уже хозяйничает Григорий Ипполитыч. Вот и чай уже заварен… Григорий Ипполитыч маленький и худой старичок, он всегда искренне радуется коту, как старому другу, щедро делиться с ним молоком из пакета и никогда не жалеет колбасы, предпочитая угостить гостя, нежели есть ее самому. Кот это знает и есть очень медленно и очень мало. Сейчас Григорий Ипполитыч маленькими шажочками идет с чашкой чая в дрожащих руках от большого старого электрического самовара к кухонному столу. На столе уже стоит одна чашка, остывает, потому что Маруся не любит горячий чай. У Григория Ипполитыча всегда по два прибора на столе, что бы он ни ел : пьет чай – две чашки, ест – две тарелки. Одна для себя, вторая для Маруси. Кот не знает, кто такая Маруся, он ни разу ее не видел и ни разу не чувствовал ее запаха, но кот знает, что Григорий Ипполитыч ее очень любит, говорить с нею все время, отдает ей конфеты повкуснее и очень огорчается, что она их не ест. Старичок рассказывает Марусе о книгах, которые когда-то прочитал, о снах, странных, почти детских своих снах, о своей молодости, о людях… Кот не знает, отвечает ли Григорию Ипполитычу Маруся, но старичок рассказывает очень интересно, коту нравиться его слушать, поэтому он надеется, что Маруся все же отвечает. Так они и завтракают втроем : Григорий Ипполитыч пьет горячий чай, кот тихонько лакает молоко, а Маруся не ест конфеты. После трапезы кот провожает старичка к креслу у телевизора, лежит пол часа у него на коленях, слушая тихую, спокойную речь и нежась под морщинистыми ласковыми ладонями. Потом кот встает, мяукает на прощание и оставляет Григория Ипполитыча наедине с его Марусей, которую кот никогда не видел. У кота еще есть дела, ведь утро только началось. И вновь по веткам и веточкам кот поднимается с четвертого этажа снова на шестой, на этот раз к Кате и Ванечке. У Кати и Ванечки очень хорошо, тепло и уютно. Зайдешь к ним, и кажется будто в другую вселенную попал, где нет зла ,зависти и плохой погоды. У Кати с ванечкой однокомнатная, почти без мебели, не считая матраса на полу, большой плетеной корзины, кухонного стола да книжных эверестов по всей квартире. Коту здесь нравиться и он всерьез уверен, что это и не квартира вовсе , а на самом деле маленький отдельный мирок любви и радости. Кот приходит как раз тогда, когда Ванечка целует в лоб спящую Катю и на цыпочках убегает на работу. Кот чувствует , что воздух как-то изменился, что Катя как то изменилась. Он еще не может понять что и как, но ему это уже нравиться. Кот ложится ей под бок, вдыхает ее тепло и ,мурлыча, смотрит свои добрые кошачьи сны, пока спит Катя. Когда девушка просыпается, а просыпается она так же как и сам кот, сладко потягиваясь всем телом, она берет кота на руки и начинает танцевать с ним по всей комнате, среди книг, между разрисованных цветами стен. «У меня есть маленькая тайна ,у меня есть маленькая тайна…», заговорщечески шепчет Катя коту на ухо. Он счастлива, кот счастлив вместе с ней, и очень гармонично в их теплое счастье вдруг возвращается счастливый ванечка в обнимку со старенькой, видавшей на своем веку не мало счастливых детей, детской кроваткой. Коту не хочется уходить из этого счастья и он долго-долго еще лежит на,еще совсем незаметном , Катином животе и слушает, слушает, как рождается и начинает цвести новая маленькая вселенная. Новая маленькая жизнь. И снова по веткам и веточкам… Кот спускается на этаж ниже и прыгает в окно прямо под Катиной и Ваничкиной квартирой. Ираида Ильинична только-только открыла глаза, как всегда не раньше полудня. Коротко мотнув головой в сторону кота, она надевает очки и заводит свою утреннюю шарманку ворчания: _а, явился, не запылился, аглоед рыжий. Ходишь тут все, блох раскидываешь, хоть гвоздями форточку забивай. Кот прекрасно знает, что блох у него нет, знает он то, что никакую форточку она никакими гвоздями забивать не будет, а наоборот даже приоткроет заботливо с вечера, но не широко, а так, будто она сама приоткрылась. Кот знает, что это ее ворчание самая обычная ее манера разговаривать. Кот знает, что люди ее за это не любят. Кот знает, что кроме него с ней уже никто добровольно не общается. Кот знает, что она часто говорит именно то ,что на самом деле думает и , что она никогда не просит прощения. Он ее за это тоже не любит, но пока еще к ней приходит. Ведь , в конце концов, не такая уж она и противная. Кот все это знает, знает он и то, что Ираида Ильинична скажет в следующий момент. Кот громко протестующее мяукает. Не помогло. -Разорался тут, - говорит Ираида Ильинична и спускает с кровати толстые ,как два исполинских дерева, ноги,- И эти, сверху, тоже поспать не дают! Топочут, будто табун лошадей! – высказывает она недовольство Катиной и Ваничкиной перестановкой мебели, просовывая свои корни-ноги в лохматые грязные тапочки, - Вечно эта молодежь, понасьезжаются и живут потом в беззаконии, проституцией занимаются, безбожники. Кот снова нетерпеливо мяукает. Ему не нравиться разговор. На этот раз старуха прислушивается к его мнению и умолкает, потому что знает уже, что если будет сильно злобствовать, то кот и уйти может, и попасть может на неделю, будто и не было его, и не заманишь его ни сметаной , ни селедкой. И тогда придет тоска черная, говорить ей станет не с кем, потому что даже вездесущие и очень общительные дворовые бабушки-старушки по своей воле не заходят к ней в гости, а спускать свои ноги-корни на пять этажей в низ кажется ей невозможной пыткой. Поэтому она замолкает и идет готовить себе завтрак. Ираида Ильинична готовит молча и ест одна, поминутно стреляя маленькими бесцветными глазками то на кота, то в окно во двор. Долгого молчания она не выдерживает и тугая пружина неприязни снова заводится в ее тучном теле. - Ох уж дуб этот столетний! Растет тут, никакого света в квартиру не попадает. Вот напишу заявление в ЖКХ, пусть спилят его к чертям, только комары плодятся, да сороки целыми днями орут, - кот знает, что дуб ей нисколько не мешает и писать старуха никуда не будет, потому что без дуба кот, опять же, к ней не придет, - Да что мое заявление, - говорит Ираида Ильинична в подтверждение Котовых мыслей, - нужна я там им со своим заявлением. Они ж занятые все сверх меры!, - снова заводиться, снова кипит, - Да и старик этот еще полоумный, маразматик престарелый, когда только помрет козел старый! Сорочат этих крикливых да голубей печеньем кормить! Да от них же никакой пользы! Срут только людям на головы! Хотя что с него взять, родственникам свои даже не нужен, пень трухлявый! Кот молча смотрит на старуху, потом прыгает в форточку и решает больше не приходить вообще. Ираида Ильинична кричит что-то ему в след, но кот делает вид , что не слышит, ему не хочется слышать. Кот молча сидит в своем сорочьем гнезде и смотрит в окна, смотрит на каждый отдельный, застекленный мирок, на каждую отдельную жизнь, смотрит на старушек, сидящих на скамейке у подъезда, смотрит на маленького мальчика Диму, только научившегося ходить и уже со всех своих детских силенок убегающего от м амы куда-то в кусты, смотрит на Григория Ипполитыча, стоящего среди стаи голубей с черствой булкой в руках, смотрит на Ираиду Ильиничну, без движения застывшую в кухонном окне, смотрит на Катю, которая машет ладошкой уходящему Ванечке… Кот принадлежит всем и только себе одному. Он щурит на солнце большие янтарные глаза и думает о вечности. О той самой вечности, в которую рано или поздно уходит каждый из нас. О вечности,которой совершенно все равно кто ты, человек или кот. А еще через час он снова у Григория Ипполитыча. Старичок заваривает обеденный чай и достает шахматы. Дрожащими руками он расставляет все фигурки по местам, как всегда заменив белую ладью большой пожелтевшей от времени пуговицей от старого пальто.. Григорий Ипполитыч рассказывает при этом Марусе что-то про войну, про настоящих людей, про настоящую любовь. Кот слушает, Маруся наверное нет, потому что Григорий Ипполитыч замолкает на полуслове и делает ход. Он делает ход и долго смотрит на шахматную доску, будто ожидая, что сидящий на против кот сделает свой ход, потом разворачивает доску и делает ход уже черными .Кот смотрит на полученную комбинацию и одобрительно мяукает. На четвертом ходу Григорий Ипполитыч, недоиграв, чего раньше никогда не было, поднялся и медленно пошел к дивану, даже не убрав шахматные фигурки обратно в коробку. Кот забеспокоился. - Марусенька, я полежу немножко, что-то душно мне. Котейко, полежишь со мной, друг-товарищ? Кот осторожно ложиться старичку на грудь и молча слушает, как все медленнее и медленнее бьется сердце Григория Ипполитыча. Минута, и оно замолкло совсем. Кот закрывает глаза и провожает своего старого друга до самого края вечности, куда еще слишком рано идти ему самому. Бесшумно приходит вечер. За ним, так же бесшумно приходит ночь. На пятый день дверь взломали, видно забили тревогу сердобольные соседи. Началась суета. Приходили и уходили какие-то люди, а кот неподвижно сидел на журнальном столике рядом с шахматами. На него никто не обращал внимания, будто живой кот тоже был неживой шахматной фигуркой. Кот ждал. Потто то, что недавно было Григорием Ипполитычем забрали , и тогда квартира опустела совсем. Кот не двигался. Кот сидел и ждал. Она была совсем не такая, какой ее представлял себе кот. Сухая и черствая женщина без возраста с безжизненной черточкой рта на неподвижном лице и металлической ржавчиной в голосе.Она отдавала четкие, будто линейкой очерченные приказания и, казалось, не умеет ни смеяться, ни плакать. И только сухие бледные ее руки казались живыми, они порхали в каком-то своем собственном танце, чутко реагируя на каждое ее слово, изредка показывая белизну блузки из под непроглядной идеальной черноты рукавов костюма. - Вы что ж ничего даже на память не оставите, Маруся Витальевна? Все ж дедушка вам… -Все на свалку, я сказала. Я вам не за болтавню плочу, а чтобы вы хлам весь этот вынесли. - Да я… - Слова я вам не давала. Работайте. А это еще что? Кот безмолвно прошествовал мимо не из своего угла к окну, прыгнул на подоконник, потом в форточку, и не удостоил ее и взглядом. По веткам и веточкам… Кот вернулся в свое сорочье гнездо и лег. Он пролежал там без движения пять дней, не пил, не ел, не спал, болезненно думая о черной вечности, которая когда-нибудь позовет и его, он думал о том, кто он и зачем он. И окна больше не казались ему маленькими мирками, наполненными чудесами жизни, а были просто серыми стеклянными пустотами. И старое мудрое дерево не казалось ему больше вечным и мудрым, да и домом оно ему больше не казалось. Пусто и холодно было коту. А на шестой день кот поднялся и пошел, по веткам и веточкам, на балкон на шестом этаже. Из комнаты раздавался обычный утренний обиженный Димаськин рев и беспомощные утешения его мамы. Кот впрыгнул в форточку. Рев прекратился. - Вон твоя кися, - облегченно вздохнула она и улыбнулась, а Димасик улыбнулся маминой улыбкой, будто и не ревел за секунду до того. - Что ж ты пропал так надолго? Мы уже почти две недели по утрам воем. Ревем, скучаем, - Димаськина мама укоризненно покачала головой и поставила сына на пол. Мальчик сразу ухватил кота за хвост и стал рассказывать ему на своем детском, только одному коту понятном, языке о том, как он, Димаська, скучал. А мама принесла коту молока в голубом блюдце. Кот впервые пил здесь молоко. Димаська сидел на корточках рядом и не выпускал рыжий хвост из маленькой ладошки, а кот пил и думал, что, наверное, даже скорее всего, останется здесь навсегда. Ночью была гроза, каких не было уже лет десять. Даже не просто гроза, а настоящий ураган. Засыпая в кресле около Димаськиной кроватки, кот думал, что это меняется мир, все старое уходит в вечность. Коту снились морщинистые ласковые ладони Григория Ипполитыча и совсем другая, добрая и теплая Маруся. Кот спал. Ночью ветром повалило старый вечный мудрый дуб, который, казалось должен был простоять еще пятьсот лет. Как оказалось, его корни умерли и не выдержали тяжести ствола и настойчивости ветра. Дуб умер, и во все окна лавиной полилось солнце. А следующей весной, когда сошел снег, кот увидел в окно, как Димаська нашел маленький гибкий побег, растущий из остатков старого корневища.